Филип Дик: Я жив, это вы умерли - Страница 56

Дик посещал с полдюжины врачей, которым он, точно зная, рецепт какого именно препарата хочет получить, уверенно перечислял нужные симптомы. А еще он менял аптеки, посылая туда Нэнси, которая, часто находясь под действием марихуаны, описывала вокруг их дома все более и более широкие круги. Но и этого было недостаточно: жене Дика приходилось также прибегать к услугам уличных торговцев, знающих о том, что подсевшие на «спид» (так назывался наркотик из группы стимуляторов), наряду с героиноманами, являются самыми зависимыми из наркоманов и потому наиболее уязвимыми, и им легче всего впарить под видом наркотика муку или сухое молоко. Неуверенность в качестве продукта ставила под сомнение умение Дика составлять различные смеси, которым он так хвастался. Именно этот факт, по его мнению, служил причиной довольно тяжелого стиля его письма, столь поразившего автора. Когда он год спустя перечитал «Веру наших отцов». Он даже начал с подозрением относиться к фантастике в целом, как к старой веревке, которую невидимый враг пытается ему всучить, чтобы всем бросилось в глаза то, что ему самому показалось трагически очевидным, — Филип Дик стал уже конченным автором, сделался собственной тенью или симулакром. Он также страдал от параноидальных приступов, повторявшихся все чаще и чаще, и видел причину во все тех же некачественных наркотиках и в происках все тех же врагов, которые ему подробно о них рассказывали. По крайней мере, именно так Дик объяснял все в моменты просветления, но это мало что меняло теперь, как заметил доктор из его любимой истории одному пациенту, сказавшему: «Доктор, я думаю, что кто-то добавляет мне в пищу средство, делающее меня параноиком».

Как известно, даже у параноиков могут быть вполне реальные враги, и, как в период бракоразводного процесса с Анной, у Дика появились проблемы. Какими бы скромными ни были его доходы, он умудрился нарушить налоговое законодательство, и известие об этом было подобно грому среди ясного неба. Для человека, который опасался властей в любом виде и которого терзал неизлечимый комплекс вины, это была настоящая катастрофа. К тому же власти проявили интерес к его доходам весной 1968 года, вскоре после опубликования в левом журнале «Рэмпартс» петиции, которую Дик подписал вместе с сотнями других американских писателей и издателей и которая призывала граждан США отказаться от уплаты налогов: все равно все деньги тратятся на войну во Вьетнаме. Было то простым совпадением или нет, но этого оказалось достаточно для того, чтобы разбудить его прежние страхи. Приближаясь к Филипу Дику под видом сотрудников налоговой инспекции, ЦРУ, ФБР, лично Эдгара Гувера, они хотели заполучить его самого. Или даже хуже, его душу. Дилеры, у которых он покупал «спид», также работали на них, как, вероятно, и врачи. Его подвергали, без его ведома, промыванию мозгов. По-видимому, вскоре он изменится: начнет думать правильно, будет любить Большого Брата, которого на тот момент олицетворял его старый враг Ричард Никсон, от всей души ненавидеть маргиналов, будет верить не в Бога, а в политических деятелей или в звезд Голливуда, но самое страшное — он будет совершенно счастлив. Превратится в человека уравновешенного и вполне здорового, — словом, в полную противоположность тому ничтожеству, каковым он являлся на сегодняшний момент, и у него даже не останется ни единого воспоминания — ни о себе, ни о своих близких, потому что их тоже заменят. А может быть, его уже заменили, а сомнения оставили специально, для придачи большей достоверности, чтобы он продолжал верить в то, что он — это он. То, что, как Дик думал, исходило из глубины его сердца, о чем он писал свои книги, на самом деле было заранее запрограммировано пропагандой, которая пользовалась ими, чтобы контрабандой протащить свое сводящее с ума послание. Возможно, на подсознательном уровне его книги, без ведома автора и без ведома читателей, говорили только одно: вперед, парни, убивайте косоглазых, сбросьте тонны напалма, перережьте им глотки, изобличайте уклонистов, наркоманов, неблагонадежных граждан! Это объяснило бы отвращение, которое внушали Дику его последние произведения. Но могло быть и так, что преследовали, хотели его нейтрализовать, потому что Дик, сам того не зная, совершенно случайно, просто дав волю своему воображению, открыл и описал в книге какой-то жизненно важный секрет, разглашение которого поставило бы под угрозу господство власть имущих.

Дик начал рыться в своих законченных творениях, представляющих кучу дешевых книжек с кричащими обложками, разыскивая секрет, разоблаченный его прозорливым незнанием. Тщательно все изучив, он остановился на двух романах — на «Вере наших отцов» (там, если помните, говорилось о добавляемом в водопроводную воду галлюциногене, благодаря которому граждане не знают, какое чудовище ими управляет), а также на «Предпоследней истине» («The Penultimate Truth»), — книге, написанной несколькими годами ранее. В нем беженцев, работающих в недрах Земли, заставляют верить в то, что на ее поверхности идет химическая война, тогда как на самом деле кучка бессовестных правителей, владельцев телевизионных симулакров, просто хочет спокойно пользоваться этим жизненным пространством. «А ведь и правда, — рассуждал Филип Дик, — где доказательство, что эти картинки из Вьетнама, которые показывают по телевизору, на самом деле не сняты на студии, с помощью холостых патронов, муляжей и кетчупа? Где доказательство, что сам Вьетнам существует? Что вообще что-то существует за пределами этой комнаты, где я нахожусь, вне этого толстого, рано постаревшего тела, которое я с ужасом вижу в зеркале и должен называть собой?»