Филип Дик: Я жив, это вы умерли - Страница 41

И от лица Твоего куда убегу?
Взойду ли на небо, Ты там;
Сойду ли в преисподнюю, и там Ты.

По возвращении из церкви Фил принял мефистофелевское выражение лица, которое так веселило девочек, и объявил, что видел за баптистерием удирающего чертенка с рогами и длинным раздвоенным хвостом, явно обеспокоенного их посещением. Но он сказал это так, для смеха. И, что бы там ни было, он все-таки принял крещение.

Опять погрузившись в написание романа, Филип Дик обнаружил потребность в новом герое. Нужен был свидетель его крещения, посланник любящего Бога, в котором он только что возродился водой и духом, чтобы сопровождать Барни, его второе «я», ибо отныне этот человек вышел на первый план. Хотя было немного поздно вводить новый персонаж, Дик заставил Барни встретить во время поездки на Луну молодую, недавно обращенную христианку по имени Анна, искреннюю и честную, убежденную в том, что грязная реальность лучше, чем самая возбуждающая из иллюзий, и что обращение к наркотикам свидетельствует о духовной жажде колонистов, об их устремлении к тому, что им может дать только Церковь. Увы, если кого Дик совершенно и не умел описывать, несмотря на самые добрые намерения, так это положительных героев и героинь, а уж святых… Едва ступив на Марс, галактическая миссионерка мигом сникла и в спешном порядке проглотила дозу дэ-лисс, чтобы ускользнуть от отчаяния, которое буквально подступает ей к горлу. Ибо на этой планете нет ничего другого: лишь наркотики и мрак. И Анна понимает, что молитвы не помогут, что она не выдержит, когда столкнется с гораздо более страшным искушением — ка-присс, а оно заставит себя ждать. Ее уже привлек лозунг Элдрича «Бог обещает вечную жизнь, а мы ее раздаем». Однако она знала, что это ложь, а если вдруг и правда, то это еще хуже.

«Если некто прибывает из системы Прокc, чтобы предложить нам то, что мы просим в течение тысячелетий, ну что в этом в принципе плохого? Сложно сказать, но я это чувствую. Может быть, потому что нас ждет полное порабощение Палмером Элдричем. Отныне он постоянно будет внутри нас, он проникнет в нашу жизнь. Так будет всякий раз, когда мы станем входить в перемещение, и, может быть, зайдя внутрь однажды, мы уже никогда оттуда больше не выйдем — мы будем видеть там не Бога, а Элдрича».

Именно это и начало вскоре происходить. Барни попробовал в свою очередь ка-присс и, поскольку сам автор отождествлял себя скорее с Барни, чем с его патроном, вся книга с этого момента целиком подпадает под власть Элдрича. Барни много трудится, постоянно спотыкается, барахтается в кромешном аду вереницы миров, постоянно обновляемых и абсолютно непокорных, в которых достаточно на мгновение довериться какому-либо существу, чтобы его знакомая внешность покрылась трещинами, чтобы появились глаза-щели, металлические рука и челюсть: недаром роман называется «Три стигмата Палмера Элдрича» («The Three Stigmata of Palmer Eldritch»). Даже если Барни вынырнет из кошмара, он увидит у изголовья кровати неохристианку Анну. Блеск ее зубов, молчаливая ухмылка лишают его иллюзий: ничего не закончилось. Принявший ка-присс навечно поселяется в Палмере Элдриче. Войдя в него однажды, выйти уже невозможно: движение одностороннее. Самое ужасное, что все бьются в его сетях, и, оказавшись там, невозможно никого предупредить. Снаружи никто ни о чем не подозревает. Элдрич пожрет все живое, всех людей, одного за другим. Он станет планетой и всеми обитателями этой планеты одновременно. Он будет душой их цивилизации и душой каждого из них. Он будет их цивилизацией и всеми людьми одновременно, но больше не будет ничего, а может быть, уже сейчас нет ничего, кроме Палмера Элдрича. Может быть, и эти безумные мысли, волнующие Барни Майерсона, которые литературно записал Фил Дик и пересказал я, мысли прокладывающие себе дорогу в то место, что вы считаете своим мозгом, существуют только лишь в сознании Палмера Элдрича, а он пользуется нами, неопределенными созданиями, для того чтобы оживлять свой вечный театр марионеток.

И возможно, только мысленно, пребывая под контролем Палмера Элдрича, Барни, Анна и марсианские колонисты, веря, что перемещение закончилось, обмениваются своими впечатлениями. Все посчитали пережитое просто чарующим, но согласились, что там было нечто, как бы это лучше сказать… нечто странное, смущающее, «что-то вроде стелющегося присутствия, как тень на столе»…

— Эта тень, это нечто, — сказал Барни, — имеет имя, которое вы узнали бы, если бы я вам его назвал. Хотя ясно, что эта тень никогда и не мечтала о таком названии. Мы сами дали ей это имя. Рано или поздно мы должны были с ней встретиться.

— Вы хотите сказать, это — Бог? — выдохнула Анна. — Бог… который причиняет зло?

— Это всего лишь один аспект, подсказанный нашим субъективным опытом.

Дик был католиком. Новоявленным и на свой манер, но католиком. Напечатав этот обмен репликами, он подумал, что не может вот так закончить роман, и добавил теологический спор между Анной и Барни, довольно красивый и весьма странный. Они оба знают, что в настоящий момент, пока длится то, что они считают своей жизнью, а может быть, и после, Элдрич будет жить в них. Кажется, что все вернулось к нормальной жизни, но он еще тут, он всегда будет тут. Может быть, этот кошмар — это и есть Бог. Однако оба знают также, что есть разница между его присутствием и «тем, кто посетил нас за две тысячи лет до него». Разница состоит в том, что Элдрич только воспроизводит наше человеческое желание увеличивать, вместо того чтобы уменьшать, жертвовать, вместо того чтобы быть принесенным в жертву, олицетворяет наши ограниченные, животные предпочтения, наше стремление завоевывать, этот Бог-грабитель является совершенно по-глупому естественным. Тогда как другой, тот, что пришел две тысячи лет назад, мягкий и скромный, стремился только убавлять, давать, вместо того чтобы брать, вплоть до того, что пожертвовал ради людей своей собственной жизнью, знак того, что Он существо сверхъестественное и, парадоксальным образом, более реальное, чем Элдрич.