Тем, кто собрался на следующий день в актовом зале отеля «Софитель», чтобы послушать Дика, он с самого начала показался гораздо менее спокойным, чем накануне. Огромный крест, висевший на его волосатой груди, явно выставленный напоказ, о чем свидетельствовала не до конца застегнутая рубашка, вызвал удивление и волнение, как некий знак, который невозможно игнорировать, но значение которого ускользает от понимания. Он не мог быть свидетельством веры в Христа, сама мысль об этом казалась присутствующим нелепой; возможно, это была насмешка над чем-то, например над верой в существование вампиров, но тогда не хватало зубчиков чеснока.
Публика была в недоумении; Дик, в свою очередь, вспотел от ужаса. Джоан, разозлившись на него за то, что он заигрывал в ее присутствии с какой-то молоденькой журналисткой, осталась в тот день в номере. Филип чувствовал себя одиноким, лишенным НЛЗ и уже не столь уверенным в том, что он собирался сказать. Зал наконец с шумом заполнился, опускались сиденья, трещали вспышки. Микрофон, когда его проверяли, был похож на обезумевший счетчик Гейгера. Чтобы его отрегулировать и убрать эффект Ларсена, Дика попросили сказать что-нибудь, неважно что. Чувствуя, как на него смотрят сквозь металлические очки сидевшие в первом ряду худощавые бородачи, одетые в пальто с капюшонами или в военную форму, Дик проговорил стих из апостола Павла, побуждающий не беспокоиться того, кому предстоит произнести Слово: Дух обо всем позаботится. По счастью, никто не расслышал, что он сказал, но Дик понял, что уже не так доверяет обещанию апостола. Он явно запаниковал, как человек, который заключил спьяну нелепое пари, а теперь, протрезвев, припертый к стене, понимает, что выхода нет и что теперь до конца своих дней ему придется подвергаться насмешкам. Чтобы не поддаться искушению сбежать, он начал, без предупреждения и не дожидаясь сигнала, произносить свою речь. Те, кто при этом присутствовали, утверждали, что Дик прочел ее глухим металлическим голосом, так отличающимся от того живого и самоуверенного, что они могли слышать накануне. Многим пришла в голову мысль о том, что, в соответствии с логикой его собственных произведений, вместо известного писателя сейчас выступает плохо отлаженный симулакр, который может в любой момент загореться прямо на трибуне из-за короткого замыкания и взорваться вместе со всеми присутствующими.
Речь началась с изложения достаточно банальных соображений о появлении новых идей, об их очевидной ретроспективности, о классической разнице между изобретением и открытием. Дик заявил, что он убежден в том, что изобретений вообще не существует: на самом деле речь идет лишь об открытии истин, которые ждут своего дня и которые в большей степени находят своего «изобретателя», нежели он их. Публике оратор показался зажатым, паузы переводчика — утомительными, но никто не видел ничего странного в том, что Дик говорил, казалось, все это вполне соответствовало содержанию его романов. Упоминание Царства небесного заставило насторожиться тех, кто уже начал волноваться при виде креста, но тревога оказалась ложной: один из образованных критиков с тонкой улыбкой процитировал своему соседу формулу Борхеса, согласно которой теология являлась одной из форм фантастической литературы.
На самом деле Дик начал развивать теологическую тему, описав шахматную партию между Программистом и его Противником, а также изменения в реальном мире, которые влечет за собой каждый ход. Это длилось добрых полчаса. Он мог бы с тем же успехом начать цитировать телефонный справочник, большая часть аудитории этого бы даже не заметила. Однако самые внимательные из слушателей начинали чувствовать себя не в своей тарелке, как пассажиры поезда, которые слышат странные звуки, вроде бы и не беспокоящие остальных пассажиров, но создающие у них самих ощущение надвигающейся опасности. Они пытаются убедить себя, что у них просто шалят нервы, что на самом деле в этих звуках нет ничего ненормального, но внезапно чувствуют сильный удар, слышат ужасный грохот, поезд сходит с рельс: это случилось.
Дик откашлялся, собрал свои листы и неожиданно громко продолжил:
— Сейчас необходимо, чтобы появился тот, кто хранит воспоминание о другом настоящем. Логично предположить, что оно хуже, нежели чем то, в котором мы находимся, поскольку Бог стремится к улучшению. С теоретической точки зрения, можно, вероятно, утверждать, что Он плох или некомпетентен, но я отказываюсь принимать эту мысль всерьез. Итак, я хочу знать, располагает ли кто-нибудь из нас знаниями о мире, который хуже того, что окружает нас сейчас, в 1977 году? Ответ: да, такими знаниями располагаю я сам.
В романе «Человек в высоком замке» писатель Хоторн Абендсен внезапно понимает, что его книга, которую он считал чистым вымыслом, на самом деле описывает реальные события. Я сделал то же самое открытие по поводу моих собственных книг. Ни «Человек в высоком замке», ни «Убик», ни «Пролейтесь, слезы…» не являются, как я полагал раньше, плодом моего воображения. Или, если хотите, они являются им только здесь, в мире, в котором мы находимся, и который, благодарение Господу, сменил тот, откуда я пришел.
Я нисколько не сомневаюсь, что вы мне не верите; мало того, вы вряд ли верите даже в то, что я сам верю в то, что говорю. Это, разумеется, ваше право, но поверьте, по крайней мере, в то, что я не шучу. Все, что я сейчас скажу, очень серьезно и очень важно, а также неожиданно и для меня самого. Многие утверждают, что сохранили воспоминания о своей прошлой жизни. Я же говорю о другой жизни в настоящем. Мне неизвестны другие подобные заявления, однако я подозреваю, что я не единственный, кто это пережил. Моя уникальность состоит, пожалуй, только в желании рассказать о своем опыте.